Зонги отсутствуют

   "...Насколько я помню, кроме наших капустников, Пётр Фоменко участия в самодеятельности избегал. Как мы и предполагали, после окончания пединститута Фома вернулся к театральной деятельности.
   В 1955 году он вместе с Феликсом Берманом ставил спектакль по пьесе Константина Финна “Беспокойное наследство”. Дело происходило в театре на Спартаковской улице, которым руководил Андрей Александрович Гончаров. Пьеса режиссёрам не очень нравилась. И в поисках усиления зрелища Пётр придумал появление на сцене персонажа, который к началу пьесы уже благополучно умер, стал, что ли, пароходом (похоже, становиться после смерти пароходами — было любимым занятием советских людей). Он ходит по сцене, вмешивается в действие и при этом говорит, в отличие от живых, стихами. Но автору об этом замысле режиссёры предпочли до премьеры не говорить. Зная непростой характер драматурга, на репетиции Фоменко выставлял свободного артиста, так сказать, на стрёме, чтобы предупредить в случае чего. При приближении Финна дежурный артист вопил: “Шухер!” — и персонажа со сцены тотчас убирали.
   Стихи для этой подпольной фигуры должен был написать я. И несколько песен для спектакля — тоже. Не помню сейчас, чем кончилось дело. Кажется, на премьере разразился скандал, и Финн добился исключения воскресшего без его ведома героя в дальнейших спектаклях.
   Композитором этого спектакля был Модест Табачников, великолепный мастер, одессит со всеми вытекающими отсюда последствиями. Он дал мне «рыбу» – ритмический рисунок написанной им мелодии, я написал текст и принёс ему. Он, сидя за роялем, поставил перед собой этот текст, долго смотрел на него и наконец сказал с отчаянным акцентом: «Слушай, что ты мне написал? Ты знаешь, что ты мне написал? Это ж только Сёма Кирсанов может написать, потому что он со мной из одного города! Рита, иди сюда! Посмотри, что этот мальчишка мне написал!» Появилась жена, посмотрела, повернулась ко мне и сказала: «Шлягер!» Я впервые узнал это слово и понял, что «шлягер» - это хорошо. Они долго вдвоём распевали этот текст, потом она ушла. Я сижу спокойный, довольный, наслаждаюсь мечтами о грядущей славе, и вдруг Табачников, всматриваясь в текст, говорит: «Что ты мне написал, слушай?» Я говорю: «Как что? Шлягер!» - «Какой шлягер?! Рита, иди сюда!» Она смотрит текст и говорит: «Это могло бы быть шлягером, но вы написали: «Я шёл». Вы что, не понимаете, что в Советском Союзе певиц в десять раз больше, чем певцов? Какие же мы авторские будем получать?» «Ну хорошо, - говорю я. – Давайте сделаем: «Я шла»!» «Мальчик, - сказал мне на это  Табачников, - никогда не пиши: «Я шёл», «Я шла». Ты пиши: «Я иду»». Так началась моя работа в жанре музыкальной драматургии. А тот шлягер так и не увидел свет, потому что спектакль провалился, мертвеца убрали со сцены."
    Юрий Ряшенцев